Хорошие книги: Астольф де Кюстин, "Россия в 1839 году"

 

У маркиза Астольфа де Кюстина в его знаменитом тревелоге "Россия в 1839 году" есть несколько сквозных характеристик России николаевской эпохи, которые он формулирует с болезненной ясностью. 

Парадоксально, но Кюстин ехал в Россию, настроенный к ней скорее сочувственно. Во Франции он был разочарован июльской монархией и думал, что в России найдёт обновлённую, сильную, гармоничную форму консервативной власти — некую «честную монархию», которой не хватало его родине. Он ехал в Россию почти как ее потенциальный адвокат!

Но он увидел не сказочную и загадочную Россию, какую он себе представлял, а настоящую "страну рабов, страну господ" ((с) М.Ю. Лермонтов, 1841), и в результате открыл себе глаза на темную сторону монархизма и абсолютной власти, о которой даже не догадывался во Франции. Ниже я обсужу основные типичные черты жизни в николаевской России, подмеченные его внимательным взглядом. На самом деле он делает гораздо больше выводов, с которыми можно ознакомиться прочитав этот очень интересный текст. Но я ограничен размерами короткой статьи. 

А ты, читатель, делай сам выводы о том, насколько прозорливым был маркиз Астольф де Кюстин в 1839 году.

История издания

Кюстин провёл в России около двух летних месяцев 1839 года: Петербург, Москва, Нижний Новгород и несколько усадеб. Это то самое время, которое запечатлел Н.В. Гоголь в "Мертвых душах". Эти два текста хорошо перекликаются друг с другом, роман Гоголя служит подтверждением и иллюстрацией наблюдений Кюстина. Я рекомендую перечитать Гоголя и прочитать "Россию" вместе. Впечатление такое, что авторы описывали "один дом, только с разных сторон".

С самого начала путешествия Кюстина его в России сопровождали бюрократические проблемы, подозрения полиции, скрытность, слежка, высшие намёки на то, что иностранцу следует видеть Россию "правильно". Кюстин написал то, что увидел честно, со всеми не только "минусами", но и многочисленными "плюсами". Но конечно российские "спонсоры" путешествия смотрели только на плохое, и в результате надолго запретили эту книгу для публикации в России. Потом, много позже, книга вышла в царской России в сокращенном и отцензурированном виде. И лишь в 1996 году российский читатель знакомится с полностью переведённым и комментированным изданием записок де Кюстина. Вот таким долгим было путешествие этой книги к российскому читателю!

Что же он такое увидел, что не понравилось не только российским монархам, но и коммунистическим лидерам?

Везде ощущение театральности и притворства

Кюстин сразу увидел «сплошную декорацию порядка». Русские, как он пишет, научились жить так, будто каждая их фраза может быть услышана лишними ушами. все стараются выглядеть «как принято», создавая прозрачную стену между собой и жизнью. Видимость здесь важнее существа, облик — важнее содержания. Николаевская Россия существует как некий огромный театр власти, в котором каждый знает свою роль и боится сыграть ее неправильно. Столичная Россия выглядит как сцена с европейскими «декорациями благополучия» по бокам которой лежит "азиатская грязь". Кюстин часто вспоминает "потемкинские деревни" и воспринимает их как символ России.

Страх как основа общественной архитектуры

У Кюстина страх — первая эмоция, которую он замечает в России. Люди боятся говорить открыто, боятся подумать вслух, боятся выглядеть иначе, делать что-то непринятое. Страх в его описаниях не эмоциональная реакция, а "общественный клей" огромной страны, универсальный фундамент общества. Больше всего развит страх подчиненных перед начальниками, и всех - перед самодержцем.

Завеса тайны как национальный воздух

Ещё одна деталь, которую Кюстин замечает уже в первые дни, — всепроникающая завеса тайны. Он писал, что в России всё окутано полумраком умолчаний: намерений, правил, мотивов, решений. Любая бытовая мелочь — от маршрута до обеда — легко превращается в секрет, а простейшая информация передаётся шёпотом и намёками. Тайна здесь не исключение, а норма; не нарушение порядка, а механизм его существования.

Русские, по наблюдению Кюстина, живут в этой атмосфере как рыбы в воде: они не только привыкают к секретности, но и невольно участвуют в её поддержании. Каждый знает чуть больше, чем может сказать. Молчание, недосказанность, двусмысленность, осторожность становятся языком, на котором говорит вся страна. Власть скрывает свои мотивы, подданные скрывают свои мысли, и в результате вся Россия превращается в пространство, где правда постоянно скрыта от глаз, и недомолвки — основной метод коммуникации.

Для Кюстина это было одним из самых мучительных открытий: в стране, где всё завуалировано, невозможно ни доверие, ни ясность, ни простое человеческое общение. Тайна поглощает реальность, превращая жизненный опыт в постоянную игру догадок.

Бюрократия подчиняет себе все

Российская бюрократия — «вторая армия», которая парализует движение и подменяет собой государство. Законы существуют, но живут лишь в бумажном виде; реальность определяется отношениями, положением, взятками, связями, страхом, лестью. Кюстин приходит к выводу: чиновничество в николаевской России — самодостаточный могущественный организм, подавляющий живую жизнь. Любое выпадение из системы причиняет истерику среди чиновников, чаще всего не из-за смысла проблемы, а из страха нарушить заведенный порядок. Здесь вспоминается другое произведение Гоголя "Шинель", рассказывающее о трагической судьбе одного "винтика" этой бюрократической машины, который нарушил этот порядок.

Страна неподвижности, пустота и стагнация под внешним порядком

Кюстин видит страну, в которой всё застыло. Помещики погружены в старые привычки, дороги едва проходимы, жизнь течёт неспешно и сонно. Кстати, афера Чичикова с мертвыми душами возможна только в мире, который давно не обновлялся — где «мертвыми» оказываются не только души, но и общественные механизмы. 

Кюстин видит ту же неподвижность, но описывает её с тревогой: Россия, говорит он, боится движения. Любое изменение воспринимается как угроза. Страна словно сдерживает сама себя.

И Гоголь, и Кюстин поднимают общий пласт: в николаевской России неподвижность была не случайностью, а условием выживания системы. Любой прогресс и развитие в России - только иллюзия. Страна развивается, но не плавно, а только рывками, "революцией", которая сопровождаются множеством жертв и трагедий. После такого рывка страна снова начинает стагнировать, до следующего рывка. Удивительно подобное прозрение о "революции" из далекого 1839 года, когда надежнее и стабильнее России казалось не было страны на земле! 

Провинция как суть империи

Кюстин делает вывод: настоящая Россия живёт именно в провинции, а столицы — лишь искусственные фасады. Именно в глубине страны видны подлинные черты русских: артистический талант, робость, добродушие, упрямство, абсурд, амбиции "выглядеть как в Европе". Провинциальность у Кюстина — состояние нации, а не географическая характеристика. Это то, что скрывается за парадным и искусственным фасадом столиц.

Люди, исковерканные системой

В "Мертвых душах" мы видим череду гротескных, ярких, смешных образов, но никто из его персонажей — не злодей. Манилов, Коробочка, Ноздрев, Собакевич, Плюшкин — это люди, которые живут в искривлённом мире и подстраиваются под него, пока сами не становятся частью абсурда. Кюстин отмечает: трагедия русских - в невозможности быть самими собой в системе, которая очень узкая, суровая и требовательная, и которая формирует людей, не предоставляя им слишком много выбора.

Выводы

Читая Кюстина сегодня, поражаешься не только точности его наблюдений, но и странному ощущению «вневременности» его текста. Он приехал в Россию искать идеальную консервативную монархию, но увидел нискреннюю, косную, напуганную страну, которая существует под постоянной завесой тайны. Его выводы рождались не из злобы, а из наблюдения разрыва между ожиданием и реальностью. Кюстин "раскрывает ложь, где бы ее не увидел", и в России все, что он увидел, оказалось грандиозной ложью.

Сравнение с Гоголем лишь усиливает общее впечатление: оба автора, не сговариваясь, увидели тот же механизм — империю, построенную на неподвижности и бюрократии, где люди не столько живут, сколько играют предписанные роли. И если Гоголь выразил это художественно, через гротеск и смех, то Кюстин — аналитически и беспощадно.

Главный же итог его путешествия на мой взгляд — простая, но важная мысль: тип политической власти неизбежно формирует человеческие характеры, живущие при этой власти. Когда страх становится нормой, а фасад важнее содержания, общество неизбежно начинает существовать в режиме самоограничения и внутреннего паралича. Люди в такой системе не становятся хуже — они становятся другими. И это, пожалуй, то, что больше всего потрясло Кюстина.

Текст "России в 1839 году" стал не просто путевыми заметками, но своеобразным предупреждением о том, что суть власти можно увидеть не по парадам и фасадам, а по тому, какие люди в ней вырастают.