 |
| Картины из коллекции Банка Монреаля |
Николас де Грандмезон и современное искусство
Художник-реалист Николас де Грандмезон творил в очень непростые времена для реалистического искусства. В 1940-60-х годах в художественных салонах мировых столиц изобразительного искусства Нью-Йорка, Торонто и других крупных северо-американских городов царили абсурд и абстракция. Этими художественными направлениеми были очарованы популярные художники, самые видные критики и широкая публика. Круг же поклонников реализма довольно существенно сузился, потому что реализм считался немодным, устаревшим, неинтересным. В публичном сознании реализм был искусством «зашоренных» людей, которые якобы не могли открыть свое сознание «новому» взгляду на мир и человека. У реалиста и прекрасного художника Николаса де Грандмезона не было проблем с заказами среди канадских политиков и банкиров, то есть довольно влиятельных людей, которые часто проживали в весьма консервативной центральной Канаде. Однако его искусство игнорировалось современными художнику нью-йоркскими критиками.
Де Грандмезон не оставался в долгу и отзывался об абстракции довольно презрительно: «Линии сами по себе ничего не означают. Абстракция! Ее можно создать запросто. Она у тебя как-будто есть, хотя на самом деле она ничего тебе не дает». Когда ему случалось посещать крупные северо-американские города, в галереях которых царило абстрактное искусство, художник их сторонился и носил черные очки, чтобы случайно не быть узнанным коллегами. В своем неприятии абстракции де Грандмезон был близок к художнику-соцреалисту и своему земляку Рафаэлю Соеру, который говорил, что в искусстве он выбирает жизнь «реалиста и гуманиста» (подробнее о творчестве Рафаэля Соера я писал в статье «О роли фона в картинах на религиозную тематику», http://pomyslivden.blogspot.ca/2015/08/blog-post_71.html).
Как де Грандмезон, так и Соер ощущали «нигилизм» современных им «властителей дум», и знали, что во многом их питает отрицание общепринятых ценностей, идеалов, норм нравственности и культуры. Что еще как не нигилизм могло сподвигнуть Марселя Дюшана подать найденный на свалке писсуар в качестве художественного объекта на выставку «Общества независимых художников» в 1917 году в Нью-Йорке? Современная Дюшану критика взахлеб обсуждала этот шокирующий поступок, в результате создав даже для него новый художественный термин «Эффект Дюшана». Однако нельзя забывать, что помимо шедевров абстрактного экспрессионизма Ротко, Уорхолла, Дали и других тогда возникали и другие, не менее ценные художественные произведения. Например, в те же самые времена творила свои шедевры канадская Группа Семерых (читайте об искусстве художников этой группы в статье "Группа Семерых и канадский север" здесь http://pomyslivden.blogspot.ca/2013/11/blog-post_12.html). Картины Группы Семерых стоят миллионы долларов, что соответствует или даже превосходит по цене работы многих нью-йоркских абстракционистов 1940-50-ых годов. Увлечение абстракцией популярно и сегодня, хотя на мой взгляд реалистическое искусство возвращает себе былые позициии. В качестве ответной реакции на художественный нигилизм их времени художники круга де Грандмезона и Соера в своей работе решили недвусмысленно опираться на эти самые отрицаемые идеалы и нормы. Они как бы бросали вызов моде, утверждая своей работой, что низкая популярность реализма – явление временное, что мода на абсурд и абстракцию никак не сможет в долгой перспективе противостоять художественным ценностям, которые принято называть «вечными». Они проповедовали гуманизм, как бы раздувая эти угольки в пору студеных вихрей двадцатого века.
Николас де Грандмезон и индейцы
Николас де Грандмезон любил писать реалистичные портреты индейцев, хотя он принимал заказы и от «белых». Он оставил после себя довольно большое художественное наследие, и в этой статье я разберу только его «индейскую» часть, которая является для него наиболее характерной. Именно она сделала де Грандмезона «де Грандмезоном», то есть автором, который опознается сегодняшними ценителями искусства как уникальный современный художник, прекрасно изображавший индейцев.
Прежде всего хотелось бы объяснить, почему искусство Николаса де Грандмезона нуждается в глубоком осмыслении. Я уже упомянул, что имя Николаса де Грандмезона внесено в историю канадской живописи 20-го века, что можно проверить по соответствующим каталогам. Уже это является достаточной причиной для детального исследования его творчества. Однако, имеются и другая причина, по которой его искусство является уникальным.
Глядя на индейские портреты де Грандмезона можно задать себе такой вопрос: а что особенного понимать в его портретах индейцев? Это же не абстракция, здесь и так все ясно. Высокое качество работы плюс индейская экзотика, вот и все, что в этих портретах имеется. Больше здесь добавить нечего.
Кое-что добавить все-таки можно. Индейцев рисовали многие «белые» художники: Карл Бодмер, Пол Кейн, Чарльз Шрейфогель, Альфред Джейкоб Миллер, Корнелиус Кригхоф, Бенджамин Вест и т.д. Всех их впечатляла индейская уникальная культура, индейская воинственность, их дикая красота и экзотичность. Эти художники скорее рисовали свое представление об индейцах, нежели самих индейцев. Многие из них просто не снисходили к тому, чтобы уговаривать индейцев позировать им, да и индейцы не горели желанием позировать для картин. В результате, часто индейцы изображались по памяти и согласно романтическим представлениям художника о них, нежели так, как они выглядели в реальности.
В Канаде были художники, которые искренне интересовались индейской культурой. Но и из них не каждому удавалось непосредственно «поработать» с индейцами. В качестве примера художника, у которого это не получилось, можно привести историю канадской художницы Эмили Карр, которую она описала в своем рассказе «Индейская деревня Уклулет (из книги "Кли Вик", Э.Карр)», (http://pomyslivden.blogspot.ca/2013/02/blog-post_28.html). В ней художница рассказывает о своей неудачной попытке нарисовать портрет индейской старухи. Муж старухи довольно диким - хотя и весьма эффективным - образом не дал художнице этого сделать, после чего напуганная и обиженная Эмили Карр никогда больше не пыталась рисовать лица индейцев. Причина отказа лежала якобы в индейском суеверии, которое гласит, что владеющий портретом индейца, владеет и его душой.
В отличие от Эмили Карр отношение индейцев к Николасу де Грандмезону было совершенно другим, и рисовал он не отвлеченные идеи, а конкретных людей. В конце жизни его даже посвятили в почетные члены индейского племени пекани. И этому способствовал не только его интерес к индейцам. В конце концов, Эмили Карр тоже искренне интересовалась индейцами и их жизнью.
Для индейцев между Николасом де Грандмезоном и Эмили Кар существует большая разница, которую трудно выразить словами. Есть одна сцена в романе Ф. Достоевского «Записки из Мертвого дома», которая описывает эту разницу. Дворянин Александр Петрович Горянчиков попадает в омскую каторгу, где знакомится со всяким «лихим» народом из простолюдинов. Дворянин очень пытается с ними сблизиться, и ему вроде бы даже это удается. Он заводит дружбу с самыми опасными каторжниками, беседует с ними о Евангелии и т.д. Однако, когда каторжники решают поднять бунт, они отторгают Горянчикова. Дворянин для них по своей сути – не свой, а чужой.
Я думаю, что-то подобное произошло на самом деле между индейцами и Эмили Карр, и индейское суеверие здесь не при чем. Ведь по своей сути она была купеческой дочкой. Да, она была бунтарка для своих, но и для индейцев она продолжала оставаться чужой, девочкой из обеспеченной, благополучной и совершенно иной семьи, у которой нет ничего общего с индейцами.
В отличии от Эмили Карр, Николас де Грандмезон был «своим» для индейцев. Во-первых, помогло то, что он был мужчиной, к которым традиционно у индейцев больше уважения, чем к женщинам. Во-вторых, биограф художника Хью Демпси отмечал, что де Грандмезон был крайне дружелюбным и простым в общении человеком. Известно высказывание жены художника Софьи, которая говорила, что для «Ника» все люди были равными, и он абсолютно не различал между разными культурами, религиями и цветами кожи. Более того, художник навещал своих индейских друзей в те годы, когда из белых в индейских резервациях появлялись только миссионеры и чиновники. Он вел себя с индейцами на равных и чувствовал себя совершенно спокойно в любой, даже самой необычной для европейца ситуации индейской жизни и культуры. Индейцы не могли всего этого не замечать и не ценить. Наконец, в-третьих, де Грандмезон был родственником индейцам по духу. Они были связаны узами, которые покрепче кровного родства. Этими узами были очень схожие судьбы. Древние и великие цивилизации индейцев и россиян пали жертвами катаклизмов двадцатого века. По своей сути де Грандмезон и индейцы, которых он рисовал, принадлежали к одному типу людей. Это были исчезавшие обломки великих культур, которые не выдержали натиска современности. Наверняка индейцы и де Грандмезон прекрасно понимали друг друга на глубоком интуитивном уровне. Известно, например, что де Грандмезон был единственным белым художником, который смог уговорить попозировать ему Высокого Орла, последнего индейского воина, выжившего в резне генерала Кастера.
Как отмечал Сабадос, лично знавший де Грандмезона, художник, видя, что индейцы исчезают, хотел сохранить память о них, потому что кроме него в то время этим практически никто не занимался. На портретах де Грандмезона индейцы изображены в своем лучшем, наиболее красивом и детально точном виде. Для этого художник рисовал их в их самых ярких и запоминающихся позах, в их лучших одеждах и украшениях, а для придания портретам более яркого эффекта он использовал пастель, которая как бы светится изнутри. Ощущение образа, как будто всплывшего откуда-то из глубины, создавалось еще и незаконченностью фона портрета. Де Грандмезон хотел, чтобы память об индейцах осталась такой, какой она была на его портретах: как об уходящих, древних, сильных, смелых, экзотичных, исполненных чести, достоинства и природной мудрости людях.
О причинах популярности «индейских» портретов де Грандмезона
Портреты индейцев работы де Грандмезона действительно весьма реалистичны и очень красивы, а герои картин – само воплощение слова «экзотика». Эти герои как будто сошли со страниц приключенческих романов Карла Мая. Но важно заметить, что интерес к индейской экзотике очень низок в канадском или американском обществе, для которого рисовал де Грандмезон. Здесь индейцев знают не по книгам реалиста Карла Мая или фантазера Фенимора Купера, а по спившимся и опустившимся бездомным людям индейской национальности, которые любят сидеть у ликеро-водочных магазинов выпрашивая милостыню у прохожих. Таких здесь очень много, для их описания даже существует специальный термин: “liquor store Indian”. (О непростой жизни современных индейцев читайте отличное интервью со старейшиной племени чироки здесь http://ria.ru/interview/20150807/1168889347.html)
В этой связи можно обозначить важное противоречие, которое очень способствует пониманию искусства де Грандмезона: если в северо-американском обществе расхожий образ индейца так неинтересен и неприятен, то почему работы де Грандмезона здесь стоят так дорого? Пятьдесят тысяч долларов за один портрет – это средняя цена, по которой эти работы еще и не найти на рынке картин. И кто их покупает? Индейцы? Совершенно наоборот! Социологически владельцев картин де Грандмезона можно разделить на такие категории: это крупные руководители нефтедобычи, канадский Банк Монреаля, университет Альберты в Летбридже, а также молодые, быстро разбогатевшие умные, белые ребята. В любом случае это канадская и, в широком смысле, северо-американская элита, которая очень разборчива в своих художественных пристрастиях и в денежных вложениях.
Вот тебе и расхожий образ индейца у ликеро-водочного магазина! О чем-то абсолютно другом рассказывают портреты работы де Грандмезона, и это «что-то» очень важно и ценно для элиты современного западного общества. Но что же это такое?
Сабадос писал, что владение индейским портрет под авторством де Грандмезона идентифицирует владельца с исторической Северной Америкой, с древней землей, на которой тысячелетиями жили индейцы. Владелец такого портрета как бы сообщает окружающему миру, что он имеет корни в этой земле, что он – местный житель, а не посторонний выскочка, который явился в эту землю, чтобы быстренько накачать себе нефти и скрыться с деньгами в направлении островов Карибского моря. Сабадос видел «де Грандмезонов» на стене руководителей нефтяных компаний в Калгари, которые хотели слать «наружу» сигналы о своей крепкой связи с Канадой, с ее прошлым и будущим.
К этому частному социологическому «портрету» владельца картины де Грандмезона можно добавить еще один образ. Соня де Грандмезон, которая специализируется на сделках с участием картин отца, рассказывала мне, что его искусство особенно популярно среди молодых, быстро разбогатевших умных, белых ребят – завтрашней элиты Северной Америки (а значит и мира). Многие из них потом не хотят расставаться со своими «де Грандмезонами» ни при каких условиях, утверждая, что у них крепкий эмоциональный и психологический контакт с этими картинами. Я думаю, что я могу понять их мотивацию, потому что встречал таких на своем жизненном пути. Это люди, которым не хватает именно того, что воплощают собой индейцы на портретах де Грандмезона. Им не хватает исторического наследия, потому что они вышли из самых простых и неблагородных общественных слоев, часто это потомки эмигрантов во втором или третьем поколении. Они слабы, потому что боятся силы и жестокости авторитарного управления, с которым они знакомы очень хорошо: по своей патриархальной семье, по своему безусловному приятию «зубастого» капитализма или по своей былой деспотической родине. Они из тех, кто верят, что «один в поле не воин», потому что на их памяти система всегда ломала смельчака-одиночку. Они не считают себя экзотичными, потому что они не интересуются или даже презирают свое генетическое и культурное наследие. Они не исполнены чести и достоинства, потому что с честью и достоинством не сделаешь миллионы быстро. В них нет природной мудрости, потому что они – дети городов и стараются держаться от природы подальше в своей повседневной жизни. Картины де Грандмезона дают им все эти вещи, которых у них нет, но иметь очень хочется, чтобы самому себе не опротиветь. Поэтому эмоциональный контакт молодой современной северо-американской элиты с этими картинами так силен. Это своего рода имитация возвращения блудного сына к своему отцу, только воображаемого возвращения, потому что настоящего эти люди позволить себе не могут: надо же деньги зарабатывать, пока они зарабатываются, а это работа грязная. Картины де Грандмезона овеществляют глубокозапрятанное желание современной западной элиты вернуться к человеческому благородству и другим добродетелям, которые не очень совместимы с современной цивилизацией. Благородство сегодня стоит дорого, соответственно ценятся и портреты работы де Грандмезона.
«Благородные дикари» в портретах де Грандмезона
Взгляд Николаса де Грандмезона на индейцев – это конечно взгляд белого человека. На него сильно повлиял тип «благородного дикаря», разработанный в литературе эпохи Просвещения (XVIII век). Тогда этот образ должен был назидательно иллюстрировать врождённую добродетельность человека до его соприкосновения с западной цивилизацией. Традиционным описаниям «благородного дикаря» свойственна женская сентиментальность и романтический примитивизм. Сентиментальность и примитивизм присутствуют во многих картинах де Грандмезона, но они все-таки уступают место человечности его героев. Далеко не всегда на его портретах изображены те, кого можно отнести к покорителям юных женских сердец. Часто это довольно своеобразные, временами даже забавные люди. Де Грандмезон скорее пытался передать на холсте всеобъемлющую человечность индейцев в первую очередь, а уже затем связанную с ними романтику и сентиментальность.
О всеобъемлющей человечности хорошо писал Герман Гессе в своем эссе «Магия книги». В нем он пытался так охарактеризовать общую основу литератур различных времен и народов: «Сквозь тясячеслойное кружево бесчисленных языков и книг, сквозь пространство нескольких тысячелетий в моменты озарений проступает перед читателем магически возвышенный и сверхреальный призрак - из тысячи противоречивых черт завороженный в целое лик человека». Голос этого человека жаждет одного и того же: «под разными именами взывает к одним и тем же богам, повествует об одних и тех же грезах, стенает от одних и тех же бед».
Де Грандмезон рисовал лик именно этого завороженного в целое глубинного человека, который проступает сквозь многослойное кружево экзотической индейской культуры. Этот подход делает его работы по своей сути вневременными, понятными для человека с любой историей и культурой. Понятны таким образом они будут и завтра и через много веков, когда возможно никаких индейцев и белых на Земле не будет, а будут совершенно новые человеческие культуры и расы. У людей будет всегда одно и то же лицо - отражение души, как бы в данную эпоху оно антропологически не выглядело. Глядя на портреты де Грандмезона испытываешь солидарность с изображенными индейцами. Они изображены парадно и экзотично, но также понятно и близко.
Для де Грандмезона человек был всегда в первую очередь Человеком. Он увидел в индейцах этот красивый прототип, яркий первичный образ, высокий символ, который лежит в основе всех людей без исключения. Индейское же «кружево» привлекло де Грандмезона к себе своим ярким, гордым и обреченным вызовом неумолимому наступлению современной цивилизации, которое де Грандмезон знал так хорошо по печальному опыту разрушения большевиками былой России. Де Грандмезон сбежал от революционных бурь в Канаду, а индейцам бежать от наступающей цивилизации было некуда. Те из них, кто не спились, встречали "дивный новый мир" с гордо поднятой головой. Де Грандмезон это очень ценил и хотел запечатлеть этот редкий и гордый образ гиганта, каким может быть человек.
Хорошую онлайновую коллекцию «индейских» портретов де Грандмезона можно посмотреть здесь http://www.firstpeople.us/FP-Html-Pictures/Native-Artwork-page7.html. Иллюстрации к этой статье взяты оттуда. Эта коллекция принадлежит Банку Монреаля.
No comments:
Post a Comment