Астольф де Кюстин и Джон Стейнбек: Параллели

 

Фото Р. Капы из "Русского дневника"

Когда читаешь "Россию в 1839 году" Астольфа де Кюстина, поражаешься его наблюдениям «России на лошадях» — медленной, тяжёлой, полной местных порядков и консервативной строгости. Через сто лет Стейнбек в "Русском дневнике" вместе с фотографом Робертом Капой видит совсем другую страну: авиационные парады, трактора, автомобили, толпы на футбольных матчах. Они видят жизнь, которая ускорилась, технический прогресс, индустриализацию, массовые мероприятия. Казалось бы, страна полностью изменилась.

Но если присмотреться внимательнее, некоторые темы остаются почти неизменными. И Кюстин, и Стейнбек фиксируют засилие бюрократии, почти мистическую завесу секретности над всеми аспектами жизни, страх чиновников брать на себя какую-либо ответственность. В обоих случаях ощущается культ личности: у Кюстина это миф о сильном царе, у Стейнбека — почти религиозное и совершенно ему непонятное преклонение страны перед Сталиным.

Любопытны и другие наблюдения Стейнбека. Он отмечает, что в СССР музеи во многом заменили церкви, а к Ленину отношение близко к святому поклонению. Плакаты с Марксом, Энгельсом, Лениным висят повсюду, хотя он еще не видит системы символов, сравнимой с христианской Троицей. Стейнбек замечает и праздники: Новый Год и Первомай, начинают приобретать массовое значение, но он еще не понимает, что эти ритуалы, призваны отвлечь людей от Пасхи и Рождества.

Эта трансформация символов и ритуалов, замена религиозных обрядов государственными, особенно показательная: страна меняется внешне, но механизмы удержания внимания и влияния на людей остаются узнаваемыми. Иными словами, внешние проявления жизни — техника, развлечения, парады — меняются, а внутренняя структура власти, культура, психологический климат остаются почти неизменными.

Настоящую Россию как Кюстин, так и Стейнбек находят не в Москве с её парадами и бюрократией, а в провинции. Стейнбек и Капа путешествуют по Украине и Грузии и замечают, что люди там гораздо более открыты, дружелюбны и улыбаются чаще, чем в столице. Эти сцены повседневной жизни, простые радости и человеческое тепло контрастируют с напряжённой строгостью Москвы, где Стейнбек скучал по улыбающимся лицам и искреннему общению. Именно здесь, среди провинциальных городов и деревень, проявляется подлинная жизнь страны — с её привычками, заботами и непосредственными человеческими радостями, которые невозможно подменить парадами и официальной идеологией.

Россия в этих двух книгах предстаёт как общество, где государство последовательно на протяжении веков опиралось скорее на страх и принуждение, чем на развитие человека и поощрение его инициативы. Поэтому менялись формы, ускорялось время, обновлялись декорации, но психологический климат оставался удивительно узнаваемым. Причины такой устойчивости выходят далеко за рамки конкретных эпох и требуют отдельного, более глубокого разговора.