Много я бродила по нашему северу во время моего там пребывания – сперва три года ссылки, а затем так называемый «минус 6» [лишение прав]. ..Одну поездку я особенно ярко помню, как будто то было вчера.
Посетили мы село Чухчерьма на левом берегу Двины, недалеко от Архангельска. Стоял там старинный храм во имя пророка Илии, построенный при царе Алексее Михайловиче. Приехали мы ближе к вечеру и поднялись по тропинке к деревне. Домики все с резными цветными наличниками, окружены рябинами и березками. Нам надо было идти на ночлег, никого мы не знали, и решили постучаться в дом с самыми красивыми наличниками и проситься ночевать.
Открыла нам молодая баба, по говору и одежде узнала в нас городских жителей и холодно ответила на нашу просьбу: «Нет у нас места, идите напротив, там ваш клуб». Моя сестра ласково спросила ее, как ее зовут, и, узнав, что она Анна, спросила: «Мы с тобой значит тезки. А когда ты именинница, в феврале или сентябре?» Удивление ясно выразилось на лице бабы. Моя сестра спросила: «А когда у вас ранняя обедня?».
Тут баба совсем изменила тон. «Нешто вы в церковь ходите?», и тут же пригласила нас в дом. Через минуту мы сидели за самоваром, на стол тащили лучшую посуду и угощение. Спать нас уложили в лучшую комнату, не жилую, мебель вся в чехлах. Заснули мы как убитые, на чистых тюфяках.
На другое утро проснулись мы поздно, солнце ярко светило в окна. Посмотрев на стену, мы обомлели и начали тереть себе глаза – сон или наяву? На одной стене висел большой портрет Государя Николая Второго, на другой стороне – супруги его, последней царицы. В чем дело? Может быть большевики только кошмар, тяжелый сон, который нам приснился, и все осталось по-старому?
Вошла наша хозяйка, и мы ей говорим: «Как ты не боишься нас сюда пускать? Ведь мы можем оказаться дурными людьми, чекистами, донести на тебя?» Баба с усмешкой отвечала нам, и добродушный юмор светился в ее глазах: «А что, мертвых царей, то и «они» боятся? А я «им» Ленина тоже повесила, пойдем, покажу, на самом клопином месте. И с этими словами она нас повела на кухню и показала два портрета: Ленина и Троцкого, приподняла за край, и из-под портретов разбежались клопы, шурша рваными обоями...
Стали собираться в церковь, и баба накинула на плечи чудный старинный ковровый платок, на белом фоне красные розы. Я ей сказала: «Что за красивый у тебя платок, от матери еще?» Она ответила: «Вестимо не «ихний», а наш, старинный. Нешто «им» такой сделать?» Меня поразило это инстинктивное отчуждение от всего, связанного с новой властью – «они», «их», «им», в отличии от «мы», «наш», то есть русский народ и советская власть две несовместимые, совершенно различные вещи!
Наконец мы дошли до церкви: она была сказочно-красивая, светло-серая, с многочисленными голубыми главками, высокая, стройная, с маленькими слюдяными окнами. Между главок, снаружи и внутри храма, ютилось в щелях много голубей... Щемило у нас сердце и слезы умиления выступали в этом храме, полном образов святой Руси... Крыльцо церкви все резное, выходило прямо на высокий берег Двины; долго сидели мы здесь и любовались рекой и идущими по ней пароходами!
Трагична и трогательна судьба этого храма: в Москве безбожные власти постановили снести его под предлогом, что храм обветшал и требует непосильного для прихода ремонта. Комиссия для сноса ожидалась на днях. Вдруг, как раз накануне Ильина дня, разразилась сильная гроза, и молния ударила в церковь. Она загорелась. Никто из крестьян не пришел тушить пожара... Все население ближних и дальних деревень собралось на крутом берегу Двины; сидели молча, полукругом вокруг храма; многие плакали. Смотрели все, как факелом горела их старинная церковь, в которой еще деды и отцы их были крещены и венчаны... Испуганные голуби кружились над пламенем. Не попустил Господь нечестивым рукам поругаться над пророком Ильей, Сам он Свою церковь прибрал к Себе, ишь как горит, точно свеча. Когда мы через некоторое время опять проезжали мимо этого места, то виднелась лишь куча пепла и торчали обгорелые остатки бревен...
Вера Гагарина-Арсеньева
